Теоретические и социологические основы визуальной идентичности Прибайкалья
1. Локальная идентичность и визуальные коды
Локальная идентичность в данном исследовании понимается как набор символических, эмоциональных и практических связей человека с местом, которые проявляются в языке, повседневных маршрутах, воспоминаниях и визуальных представлениях.
Для Прибайкалья особенно важны два аспекта:
- пространственная укоренённость (жизнь «между водой и горами»);
- культурная многослойность (сосуществование разных этнических и религиозных традиций).
Визуальные коды — это устойчивые образы, через которые эта идентичность схватывается и транслируется: природные мотивы (лёд, вода, горы, туман), архитектурные типы (деревянная застройка, советские кварталы, дацаны), элементы одежды и орнамента, религиозная символика, фигуры животных (нерпа, омуль), а также более абстрактные визуальные решения, появляющиеся в графическом дизайне, городской среде и цифровой культуре.
Опираясь на концепцию культурной памяти А. Ассманн, можно сказать, что часть этих кодов относится к «канонической памяти»: официальные символы, туристические бренды, школьные нарративы, а часть — к «живой, повседневной памяти»: семейные фотографии на фоне Байкала, местные мемы, сторис из двора, локальные шутки. Для дизайнера и исследовательницы цифрового продукта важно работать именно с сочетанием этих уровней, чтобы не воспроизводить только «обложку региона».
2. Мотивы визуального самоотождествления
Социологический блок исследования опирается на данные онлайн-опроса «Визуальные коды Прибайкалья: как вы видите Иркутскую область и Бурятию» (N = 143) и тексты по социальной и этнической идентичности региона. Вопросы к респондентам были направлены на то, чтобы понять:
- Насколько вообще важна для людей тема «своего места» и локальной культуры;
- Какие образы возникают при слове «Прибайкалье»;
- Какие визуальные символы воспринимаются как «свои»;
- Какие репрезентации кажутся навязанными или стереотипными.
По результатам опроса можно заметить несколько тенденций.
Во-первых, тема локальной культуры значима для ощутимой части респондентов: многие оценивают её важность высоко, связывая с чувством устойчивости, «опоры» и принадлежности.
Во-вторых, в топ-ассоциациях с Прибайкальем ожидаемо присутствуют Байкал, горы, лёд, но также всплывают городские и бытовые сюжеты: иркутские улицы, деревянные дома, дацаны, пригородные пейзажи, зимние маршруты.
Для визуального исследования важен именно этот сдвиг: люди описывают регион не только через «великий объект природы», но через повседневную населенность ландшафта. Это соответствует антропологическим наблюдениям о том, что «культура жизнеобеспечения» (хозяйство, быт, транспорт, сезонные ритмы) формирует не менее значимые визуальные коды, чем официальные символы.
3. Конфликты и утраты визуальной принадлежности
Социальные тексты о Бурятии и Иркутской области показывают неоднородную картину: урбанизация, постсоветские экономические кризисы, миграция молодёжи, изменение демографической структуры приводят к тому, что часть традиционных практик и визуальных кодов оказывается вытесненной или маргинализированной.
Работы об этнической идентичности бурят описывают напряжение между «традиционным» и «современным»: с одной стороны, существует запрос на сохранение культуры, с другой — страх быть зафиксированным в статичной, «музейной» позиции.
На уровне визуального это проявляется как расщепление между живыми практиками и их «витринными» изображениями. То, что реально окружает людей в повседневности (смешанные семьи, гибридные ритуалы, соседство дацана и торгового центра), часто плохо видно в медийных образах, которые предпочитают более «чистые» и продаваемые версии региона.
Опрос частично подтверждает это: часть респондентов отмечает раздражение по поводу «фальшивых» образов региона — избыточной экзотизации, «клюквенных» мотивов, романтизированных картинок, которые не совпадают с их реальным опытом. Для дизайна архива это важный маркер: невозможно работать только с готовым фольклорным набором без риска отчуждения пользователей.
4. Цифровая трансформация локальных символов
Работы о виртуальной этничности и сетевых практиках малых народов показывают, что цифровая среда стала одним из ключевых пространств конструирования идентичности.
Этничность, локальность, принадлежность к определённому региону всё чаще проигрываются через цифровые аватары, мемы, визуальные форматы, сторис, эстетические подборки.
Для Прибайкалья это означает, что привычные символы (Байкал, нерпа, шаманский бубен, дацан) «переводятся» в язык стикеров, пиксельных арт-работ, фильтров, TikTok-форматов. Одновременно появляются новые визуальные коды: граффити, локальные логотипы, брендированные изделия малого бизнеса, визуальные дневники в социальных сетях.
С точки зрения визуальной антропологии важно, что цифровая репрезентация не вторична, а становится одним из основных уровней существования культуры. Именно поэтому проект nerpa.archive рассматривается не как внешний «просветительский» ресурс, а как возможная часть экосистемы цифрового фольклора региона.
1.5. Переплетение культурных пластов
Ряд историко-культурных и антропологических исследований описывает регион Байкала как культурный перекрёсток: здесь на протяжении тысячелетий взаимодействовали разные этнические группы, сменялись археологические культуры (например, китойская), складывались новые хозяйственные уклады и символические системы. Современное Прибайкалье унаследовало эту многослойность.
В одном пространстве сосуществуют:
- Бурятские буддийские и шаманские традиции;
- Русскосибирский урбанизм с его советским и постсоветским наследием;
- Фрагменты коренных культур (эвенкийских и др.);
- Общесибирские маркеры «севера» и «провинции»;
- Глобальные визуальные клише, привнесённые медиа и туризмом.
В данном тексте я использую термин «русскосибирская городская культура» — под ним я понимаю совокупность практик и визуальных кодов русского населения Сибири, сложившихся в XX–XXI веках: советский и постсоветский урбанизм, формы массового жилья, визуальный язык городской инфраструктуры и рекламы, локальные привычки использования пространства. Этот слой не сводится к «абстрактной русской культуре», а учитывает именно сибирский исторический опыт и материальную среду.
С точки зрения теорий культурной гибридности и «контактных зон» здесь уместно говорить не об «утрате чистоты», а о нормальном состоянии региона как гибридного пространства, где постоянно идут процессы взаимного заимствования, адаптации и перевода.
Задача исследования — не «расчистить» эту гибридность, а научиться её видеть и аккуратно картографировать.
